05/2007 Древний Рим
С 11 по 13 мая дети из 4 интерната вместе со старшими ребятами участвовали в тренинге, посвященном Древнему Риму.
Тренинг проводили Саша и Наташа Колмановские.
За 2 дня поставили спектакль, сценарий для которого написал Саша. Наташа заведовала костюмами. Под ее руководством развернулась целая пошивочная мастерская: Полина кроила, а Леша строчил на машинке, иногда ворча, что скорость у машинки слишком маленькая.
Да, с нами на тренинге была также Полина Проскурина — наш учитель итальянского, так что в спектакле было немало итальянских словечек.
О декорациях к спектаклю на этот раз хочется рассказать особо.
Дело в том, что о том, какие именно нужны декорации, и что на них должно быть изображено, решили только в четверг. И к работе приступили Руслан и Мария. За 2 дня была нарисована огроменная картина. На ней изображался Древний Рим. Именно древний, каким он выглядел до разрушений. В лучших традициях студии, в пятницу выяснилось, что нужна еще одна картина, на которой будет все то же самое, что и на первой, только в современном виде (о ужас, того же размера!). Решено было нарисовать эту картину в месте с детьми уже в пансионате. И это получилось!!! Спектакль был поставлен в воскресенье днем, а уже в субботу ночью картина была закончена!!!
Спектакль был о поездке «Детей Марии» в Италию, о наших приключениях. Действие переносилось из современного мира в Древний Рим, где на арене сражались гладиаторы, на шумных рынках продавались вместе с продуктами люди, и где от одного жеста весталки зависела жизнь человека. Народ был разделен на 5 команд, у каждой команды был режиссер (старшие ребята). Режиссер, прочитав сценарий, набирал себе команду и начинал работу над тестом.
В воскресенье днем маленькие мальчики превратились в настоящих гладиаторов с мечами, трезубцами и щитами, Соня и Эрика в прекрасных весталок, Ваня – в Цезаря, Леша – в главного судью, кому-то досталось играть рабынь и рабов, а кто-то играл невинных маленьких овечек. И за всем этим возвышались две прекрасные картины.Конечно же не обошлось без веселых ляпов на репетициях и на сцене: так Артурчик (стража), арестовывая Сону и Пашу и ведя их на суд, крикнул вместо «На суд! Avanti!» — "На суд, овцы!", а Машенька вместо "Курицы на 2 систерция, пожалуйста" — "Две цистерны курицы, пожалуйста".
Говорят дети:
Лена Крылова:
— Я играла овечку. Я бежала, меня поймали, и я мяукала, ой, нет, как там называется, мекала. А потом я еще была дамой. Я фрукты несла. Мы их в ямку кидали.
Марат Басханов:
— Мы были римские, мы выступали. Всего лишь пять сцен было. Я и Артур, мы выступали стражей. А потом мы с ним дрались. Потом я упал, и у меня был день рождения. И он сказал: «Я тебя спасу». Он сказал: «Ну, ладно, ну хорошо». Он мне дал руку, мы подружились. А потом, а нет, сначала, когда Мария ехала на самолет. Они спешили на самолет, и у них не было времени. А двое из них куда-то ушли, незнамо куда. Они куда-то ушли и потом они такие говорят: «А где мы находимся?» Они пошли в Рим. И все это происходило.
А потом мы с Артуром были стражей. Артур был главный, а я был именинник.
У Артура была сеть и такая вилка какая-то. Он назывался рыбак. А я назывался, как там, рыцарь я назывался. У меня был ножик и защита. А потом мы с Артуром начали драться. Мы с ним подрались, а потом я упал, а он мне дал руку и сказал: «Вставай, лучший мой друг». И я встал, и мы с ним подружились. И потом мы им показали, где пещера, чтоб они перелезли и нашли свою семью, которая летела в самолете. Мы им сказали, где пещера, и они пошли и залезли. Они нашли своих, и которые были Мария, спрашивают: «А где вы были?» А она говорит: «А мы были в Риме». И она говорит: «А чегой-то вы так быстро, чего вы так потерялись?» А кто-то сказал: «Неважно вам, где вы были». И все.
Маша Татиева:
Ну, там было начало, как мы пошли в аэропорт и собирались уже в самолет. И уже когда приехали, пошли в Колизей. А их уже не было, Паши и Соны. Мы их искали и не нашли. Потом они пошли на рынок, продавать там курицу, ну и так далее. Вот они вдвоем.
Я была торгошкой, продавала курицу. В руках держала и кричала: «Полсистерция курица!»
Мне больше всего понравилось, как гладиаторы дрались. Там, Артур. Марат упал, а он его взял и поднял под конец. И все говорили убить его или не убить.
Дима Иванов:
— Мария приехала в Италию с детьми. А Ваня, как в спектакле, прыгнул в яму. Потом вылез. Паша и Эрика остались в яме. Потом они просыпаются, говорят: «Куда мы попали?» Подошли к человеку.
Пошли они на рынок. Спрашивают: «Сколько стоит у вас раб?» Очень сто тысяч долларов!
Потом их поймали римские солдаты и отдали их в рабство. Потом была схватка гладиаторов, гладиаторы дрались. Потом хотели королеву казнить, нельзя ей было влюбляться ни в кого. Но они придумали план, чтоб ее спасти. Говорят ей: «Когда тебя туда будут класть, ты быстро, резко оттуда выйдешь, и мы туда ляжем. Они легли, потом просыпаются утром, и Мария говорит: «Где же вы были? Мы вас так долго искали!» И они там просидели всю неделю! На этой скамейке, около этой ямы. Я был судья, судил Пашу и Эрику. Мы их приговорили к казни.
А еще мы жонглировали, плавали в бассейне, играли в настольный теннис, а в столовой нас ждал шведский стол!
А вот как выглядел наш спектакль (автор пьесы Александр Колмановский):
Комментарий автора: Этот текст был написан для "служебного" пользования. Группа "Детей Марии" побывала в Италии, и для закрепления изученного материала, а также для ознакомления с ним остальных детей (которым, возможно, также предстоит такая поездка) на очередном выездном семинаре была разыграна эта пьеса. Как обычно, один или несколько чтецов декламировали текст, а дети (разные в разных сценах) анимировали его. В тексте использованы некоторые детали и характерные высказывания, понятные только участникам группы. Многие реалии древнеримской культуры введены в текст специально в образовательных целях.
Приключения в Риме
СЦЕНА I
Дети Марии, узнайте, история эта случилась / С нами самими в Италии южной прекрасной, / Там, где красуется Рим на холмах знаменитых семи,/ На берегах полноводного Тибра, что воды неспешно несёт / Мимо вечнозелёных холмов в недалёкое синее море. / Долго туда из Москвы мы всею толпой добирались: / В аэропорт нас автобус, метро и машины домчали. / После же все в самолёте летели: кто спал, кто боялся, / Кто-то читал, итальянский учил, ну а кто-то / Шариками из бумажек — о ужас! — кидался друг в друга.
После из аэропорта опять мы тряслись на машинах, / Взятых в прокат, непривычных, по незнакомым дорогам, / Так, что водитель наш — он же и наш предводитель — / Часто кричал, к небесам обращаясь: «Я в шоке!» / Вот наконец мы на месте. Едва покидали пожитки / В комнатах скромных отеля на виа Палестро / И понеслись на экскурсию шумной ватагой / По величавому древнему славному Риму. / Гордо взирал на пришельцев Рим с высоты постаментов, /Статуй, развалин базилик, храмов и арок роскошных. / И с восхищеньем взирали пришельцы — мы, дети Марии, / На красоту площадей, и дворцов, и фонтанов Бернини. / Был там фонтан … ах, да что там, всего не упомнишь. / Сколько прекрасных музеев, сколько мы мест посетили! / Сколько по лестницам разным вверх поднимались с усильем, / Вниз не спеша опускались, истратив последние силы… / Долго ходили мы, проголодавшись, уставши, / Ног под собою не чуя, просили к себе снисхожденья, / Пить умоляли, устроить привал, поваляться на травке, / Клянчили корочку хлеба иль гамбургер там из МакДоналдс, / Пиццы кусочек, а лучше по два, и немалых, / Или — кричали — хотя бы желато желаем! / Тут приходил нам на помощь психолог наш красноречивый. / Он сострадал непритворно мучениям нашим безмерным. / Выход он видел в одном, и, заслышав стенания наши: / «Дети мои, я сочувствую вам», — говорил он, / Ис новой силой тащил штурмовать бастионы культуры.
Так добрели мы до Форума — сердца старинного Рима. / Много веков это сердце гоняло кровь жизни по улицам города шумным. / Много веков всё стекалось сюда, на обширную площадь: / Здесь и богам всемогущим молились во храмах, / Здесь и триумф императоры правили после побед над врагами, / Зеленью здесь торговали, и рыбой, и мясом, и утварью всякой, / Да и рабов, словно вещи, задорого здесь продавали. /Здесь танцевали актёры, здесь фокусники выступали, / Здесь же серьёзные сделки купцы заключали друг с другом, / Все уверяли других в своём бескорыстии честном / И друг на друга кричали на чистой латыни. / Здесь же, поспорив друг с другом или поссорившись насмерть, / В суд обращались немедленно, благо на Форуме тут же / В зданьи базилики Юлия пышной суд располагался. / Да, было время… а ныне на площади полный упадок. / Только обломки колон, словно трубы угасших каминов, / Только ступени без стен и крыльца, что ведут в никуда, ниоткуда, / Только туристы и дети Марии, что скачут по этим ступеням. / Кто-то из наших забрёл на развалины храма Сатурна, / Мрачного бога, в чьём храме казна сохранялась у римлян. / Кто-то разглядывал арку Септимия Севера, долго / Глядя в бинокль на её мраморные барельефы. / Кто-то один … назовём его, скажем, Антоний, / Или не он … в общем, кто-то увидел у арки Септимия странную яму. / Там, словно в бездну времён, в темноту уходили ступени… / Обнесена эта яма была невысокой оградой. / Что для атлета ограда? Прыжок — и атлета не видно. / «Эй, друг Антоний, куда ты!» — вскричали все хором нестройным, / — «Вечно он с выходками! Нам домой же, на виа Палестро / Надо идти!» — Но Антоний на это ни слова / Не отвечал, и из ямы он не появлялся. / «Вот безобразье!» — в сердцах прошептала одна… / Назовём же деву на римский манер от слова «красавица» — Красса. / «Вот безобразье! Придётся за ним мне спускаться, и, словно ребёнка,за руку к свету вести!» / И — никто не успел оглянуться — / Красса скользнула по тем же ступеням в глубокую темень. / Дети Марии столпились вокруг невысокой ограды / И оживлённо готовились лезть вслед за исчезнувшей парой. / «Стойте! — сердились руководители наши, / — Стойте! Ещё не хватало нам всем под землёй оказаться / Или, того ещё хуже, в полиции за нарушенья. / Надо Антония с Крассою звать, а не прыгать за ними. / Ну-ка, все хором: Антоний! Антоний! Антоний! / (со зрителями)Красса! Антоний!» — ни звука в ответ, ни шуршанья, ни вздоха. / Стало смеркаться. Тут уже все не на шутку / Перепугались. Что делать? Домой возвращаться? А как же ребята? / Но и не здесь же нам ночь ночевать, под открытым / Небом, средь призраков прошлого, на мраморных хладных ступенях! / Тут, как всегда, наш психолог на помощь пришёл и развеялстрах и тоску мановеньем руки. / Он воскликнул:«Дети мои! Я сочувствую вам!» - / И, считая, что сделалбольше, чем мог, отошёл себе скромно в сторонку. / Эхо тех слов раздавалось недолго под сводами арки. / Вторя ему, поднял голову руководитель и прокричал, к небесам обращаясь: «Я в шоке!»
СЦЕНА II
Красса настигла Антония сразу же — яма была неглубокой. / За руку взяв его крепко, наверх повела по ступеням. / Вышли они на поверхность, и, жмурясь от яркого света, / Стали вокруг озираться. Вроде бы Форум, как Форум, / Вот она — арка Септимия Севера рядом, на месте, / Только какая-то странная… новая, что ли? / И Колизей вон на месте, вдали … но какой-то и он непривычный. / Вместо руин — смотрят — всюду красивые целые зданья. / Люди вокруг… но какие-то странные люди! / Все поголовно одеты — да нет, не одеты, закутаны в эти… / Как его… в тоги! И все говорят на латыни! / Батюшки! Мама Мария! Куда мы попали! / Ну и дела. Мы, похоже, во времени переместились./ Так не бывает, ты скажешь. Да, так не бывает, / Но тем не менее это факт, и очень прискорбный. / Нет ни машин, ни привычного гула моторов, / Ни проводов электрических… Да, а куда делись наши? / Надо спросить… извините, на виа Палестро / Как нам проехать? – но лишь посмотрел удивлённо /Римлянин в тоге и путь свой продолжил неспешно.
Вон, посмотри, чем торгуют, и что у них здесь за валюта. / торговцы по очереди:Курица, курица! Лишь полсестерция! Даром! / Вот два десятка яиц за сестерций! А за два сестерция можно / Свежей свинины купить килограмм, и баранины тоже! / Перец, дешёвая партия! Сотня сестерций кило! / Всюду таблички с ценою: на мясо, на рыбу, / Ткани заморские, амфоры с маслом, подушки … / Гляньте — а эта табличка висит на груди человека! Живого! / Как? Неужели и люди на Форуме здесь продаются? / Можно ль в рублях… то есть, скузи, в сестерциях ваших, / Словно товар, оценить человека на вес?
Торговец: Раб этот будет недорого стоить тому, с кем в цене мы сойдёмся. /Он не умеет ни тогу надеть на хозяина модно, / Ни на цимбале играть – такие бы стоили много. / Но и задаром его отдавать я ничуть не намерен. / Он и собой недурён, и не стар, и в хозяйстве сгодится. / В общем, тысяч за десять сестерциев – и по рукам. / Да-а… тысяч за десять…жаль, у нас нету сестерциев этих. / Мы б его выкупили … — и куда бы девали? / Нам бы самим как-нибудь сделать ноги отсюда быстрее… / Как же нам быть? Знаешь, выход единственный: в яму / Надо вновь постараться нырнуть – может, вылезем вновь в наше время. / Только лишь к яме вернулись они — а там уже стража / В медных доспехах стоит. Куда, говорят, вы собрались? / Заживо быть погребёнными, что ли, хотите? / Нет, говорим, не хотим. Так, говорим, хотели от солнца / В яме укрыться до ночи… жару переждать мы хотели… /
Стража: «В своём вы уме? В этой яме хоронят весталок / Заживо, тех, кто к позорной мучительной казни / Приговорён был за дело судом справедливым». / Что ж, говорим, они сделать должны, чтобы так поплатиться? / И, говорим, кто такие вообще эти ваши весталки? / (Мы уж смолчали, что сами из ямы из этой / Вылезли очень недавно, и очень хотели б обратно). / Тут уже хмурые стражники между собой обменялись / Взглядом таким, что добра не сулил нам нисколько. / «Вы, — говорят, — кто такие? Так странно себя вы ведёте, / Странно одеты, как не подобает одетым быть в Риме, / Странные вы задаёте вопросы… да не из рабов ли вы беглых? / Ну-ка, на суд!» И, подгоняя оружьем, / Нас повели через площадь в базилику Юлия прямо напротив. / В зале суда восседали присяжные чинно. / В центре сидел сам судья, и махал на него опахалом / Раб темнокожий, стараясь. Воскликнул судья: «Аве Цезарь! / Кто вы такие? Откуда явились?» Ну что тут ответишь? / «Мы, - говорим, - из… далёка. Мы дети… Мы – дети Марии!» / «Вы - дети Мария? Так и запишем в папирус». — «Постойте, Вовсе не Мария, а – запишите в папирус – Марии. / Дети Марии». – «Такого, - судья рассердился, -Имени нету. / Есть Марий, есть Марк, есть и Марций…»- / «Это мужские вы всё имена перечислили, ваш благородье, / Мы ж говорим про Марию, про славное женское имя». / «Не было в Риме и нету женских имён! Все девицы / Имя отца своего получают при самом рожденьи / И до конца своих дней с гордостью носят его! / Не сомневаюсь – вы беглые раб и рабыня, / Раз вы не знаете наших простых уложений, / Раз вы не слышали даже – кто же такие весталки. / Что же, решайте, присяжные, голосованьем обычным: / Кто эти двое? повинны ль они в преступленьи? / И посылать ли обоих на смертную казнь?» / Тотчас же каждый присяжный какую-то поднял табличку.
Пересчитав все таблички, судья к нам обернулся, несчастным, / Руки потёр и изрёк: «Приговариваю вас обоих к смерти. / Эй, стража! Взять и распять на кресте. Аве Цезарь!»
СЦЕНА III
Суд огласил приговор. Мы стоим и глядим друг на друга: / Мол, ничего так в Италию съездили! Что же, / Так и погибнем мы здесь, на кресте, вдалеке от родного / Дома, за тысячи две километров, за двадцать столетий! / «Нечего тут… размечтались… пошли!» и суровая стража / Вывела нас из базилики Юлия снова на площадь. / Мы повернули направо, туда, где за аркою Тита / Чаша белела овальная мраморного Колизея. / Нас повели под конвоем вдоль Форума. Люди сновали / Взад и вперёд, и никто не спешил нам на помощь, / Никто не вступался за нас, обречённых на гибель… /
Мы миновали какое-то здание рядом с базиликой пышной, / Где нас судили так быстро и несправедливо; / Следом за ним оказался храм, необычный по форме: / Здания храмов других были прямоугольны, / Этот — был круглым. И вспомнили мы, что недавно / Видели те три колонны на Форуме — всё, что осталось от храма. / Вспомнили мы, как гуляли с друзьями-приятелями беззаботно… / Ах, друг Антоний, и понесло же тебя в эту яму! / Ноги шагали тем временем сами собою. Мы поравнялись / С домом богатым, большим, что стоял рядом с мраморным храмом. / В этот момент на крыльце распахнулись массивные двери, / Крики раздались на площади: «Аве весталка!» / И из богатого дома процессия вышла на площадь: / Шестеро смуглых рабов несли дорогие носилки, / В них возлежала красивая девушка в белом / Под балдахином нарядным, в венке из зелёного лавра. / «Посторонись!» - угрожающе крикнули нам, но внезапно / Стражники наши, оружием стукнув о землю, / Провозгласили в ответ: «Аве Цезарь! Аве весталка! / Вы спасены, презренные раб и рабыня!» / «Да никакой я не раб, и она не рабыня, пойми ты…» / Но, не желая и слушать, прервал меня страж со словами: / «Чистым латинским тебе языком объясняю, узнай же / Римских законов суровых праведное милосердье: / Если на казнь осуждённый в пути повстречает весталку, / Будет помилован он. Вы останетесь жить! Аве Цезарь!»
«Слышал? — шепнула счастливая Красса, — скажи ему тоже / Аве какое-нибудь…» — «Да что это значит?» / «Аве … ну, вроде ‘да здравствует’» — «А-а, ну тогда… это… в общем, / Аве вам тоже, о воины!» — тут балдахин колыхнулся, / И с любопытством весталка взглянула из-под навеса на странных / Пришлых людей. И вслед за тем раздался голос певучий: / «Беру я их обоих себе в услуженье. Ступайте!» — / И мановеньем руки стражников наших услала. /
Я отправляюсь на службу в храм Весты, великой богини, / Вы же ступайте, не мешкая, в дом благородных весталок, / Ждите меня, я вернусь – и мы с вами во всём разберёмся». / Нас завели в те большие красивые двери. / Это и был дом весталок – наше пристанище ныне. / Что говорить – были мы счастливы так в эти минуты, / Что позабыли на время разлуку с друзьями и страхи… / Вскоре вернулась хозяйка и приступила к расспросам. / Мы, как могли, рассказали ей правду. Внимательно выслушав нашу / Грустную повесть, она помолчала немного / И отвечала: «Признаться, ни слова из ваших рассказов / Мне не понятно. Но вижу, что вы не лгуны. / Видимо, вы не в себе… перегрелись, быть может, / Или напуганы чем-то… в общем, будете жить у меня / На положеньи рабов. Вы, я вижу, не рабского происхожденья, / Но не положено тут находиться мужчине, / Если он только не раб. В этих стенах носить вы будете тоги, / Словно обычные граждане. Если ж случится вам выйти / В город, оденетесь, словно рабы». – «Мы согласны! / Аве тебе!» - «Перестань повторять эту глупость. / Если ты хочешь приветствовать Цезаря, или весталку, / То говори – Аве Цезарь! – а не Аве Цезарю. Ясно? / Так, а теперь за одежду. Где вы взяли такие лохмотья? / Здесь только варвары ходят в штанах. Снимайте штаны поживее! / Как тебя… Красса? А ты миловидна, и, знаешь, / Чем-то с тобою мы даже похожи. Вон там ты отыщешь тунику, / И для себя, и для друга Антонио. Там же найдёте / Тоги. Надеть их поможет вам раб, что специально обучен / Этому тонкому делу». Мы, как смогли, отобрали / Каждый себе по тунике, какие нашли покрасивей, / Выбрали тоги, и, кликнув раба, с его помощью переоделись. / Но, оглядев нас, осталась спасительница недовольна: / «Ты, наш Антонио, выбрал слишком нарядную тогу / С этой цветною каймой… так узнай, что тогу с каймою / Носят лишь юноши до исполненья шестнадцати лет.Сколько тебе?» - / «Девятнадцать» - «Вот видишь.Значит, пока ты был отрок, тогда и носил по закону / Детскую тогу с каймою, но в тот день рождения / Должен был ты принести её в жертву с игрушками вместе, / Чтобы богов очага домашнего этим задобрить. / С этой поры гражданин великого Рима, / Должен носить чисто белую тогу. Давай же, переодевайся». / Сколько мороки! Но нечего делать, я переоделся. / Стали её мы расспрашивать сами о жизни. / Вот что она рассказала: «Весталка – жрица богини, / Великой богини, что зовётся с времён незапамятных Вестой. / Веста — богиня огня в очаге. Наша служба весталок — / Вечно поддерживать пламя огня в этом храме.Если ж погаснет огонь — не уйти от позора / И наказанья жестокого». — «Разве так трудно зажечь его снова?» / «Юный мой друг! Чтоб разжечь тот огонь, надо палочки бука / Долго-предолго тереть друг о дружку, пока не затеплится пламя». / Тут уж мы сами друг с дружкою переглянулись / И из кармана штанов наших снятых кой-что мы достали. / Нет, мы не курим, конечно… но так, завалялась / Чисто случайно в карманах у нас зажигалка. / Мы показали весталке, как пользоваться этой штукой. / Наша хозяйка была вне себя от восторга, / Благодарила, смеялась, кричала и пела от счастья. / «Больше не страшно, что может вдруг пламя погаснуть! / Больше нам всем не грозит наказанье кнутом за оплошность!» / Как всё же странно устроена жизнь в древнем Риме: / То пред весталкой вся площадь встаёт на колени, / То вдруг кнутом… В общем, очень мы с ней подружились, / И рассказала она нам обоим секрет свой великий: / «Было мне шесть, когда взяли меня из семьи в эти жрицы. / Десять томительных лет долгое шло обученье, / Прежде, чем службу нести в храме доверили мне. / Это случилось три года назад… ещё семь, и я стану / Новых весталок сама обучать ремеслу.Так протечёт и ещё десять лет, и тогда только можно / В мир мне вернуться, и жить, как обычные люди». / «Чем же тебе не житьё? — говорим. — Ты живёшь на готовом, / В доме богатом, с бассейном, с прислугой, в почёте». / «Ах, — отвечает она, — это всё мне не в радость. / Годы назад увидала я юношу стройного как-то / Здесь же, на площади… Мы так полюбили друг друга, / Что и без слов, по глазам всё друг про друга узнали. / Он невысокого рода… да если б и был он патриций, / Мне же нельзя… я должна сохранять чистоту и безбрачье. / Если хотя бы один поцелуй мой станет известен, я буду / Предана казни позорной – закопана заживо в землю».
«Вон что!» — мы вспомнили яму и стражей. «А что же / Он? Что сделал он, влюбившись в тебя безнадёжно?» / «Он поступил как герой. Чтобы забыться от страсти / И чтоб меня не вводить в непреодолимый соблазн, / Он поступил в гладиаторы. Смерти искал он красивой, / Но оказался бойцом несравненным. Никто на арене / Не превзошёл его. Так и живёт, ежедневно сражаясь / И побеждая, но в битве с любовью терпя пораженье…» / «Вот что: своди нас на игры. Надо увидеть воочью / Нам твоего гладиатора. Может, мы сможем помочь / Вашему горю». — «О, если бы! Нет, невозможно. / Мне остаётся погибнуть — иль жить, отказавшись от жизни». / «Рано горюешь, подруга» — «Антоний, полегче,Всё же весталка…» — / «А что я такого сказал? В общем, к делу:quando… ну, то есть когда будет бой гладиаторов?» - / «Прямо сегодня».— «Вот и прекрасно. Быть может, удастся помочь нам взаимно: / Ты с гладиатором объединишься, а мы… что же, на выход!»
СЦЕНА IV
Вот мы пришли в амфитеатр. Тут с рассадкой всё очень непросто: / Женщины только на верхних рядах вместе с плебсом садятся. / Правда, весталкам почёт там оказан необыкновенный: / Им предоставлена ложа отдельная в самых хороших / Первых рядах – напротив самой императорской ложи. / Там мы и расположились. Белел в двух шагах перед нами / Свежий песок на арене. Амфитеатр был забит до отказа. / Публика нетерпеливо кричала, свистела, ногами / Топала, требуя боя, требуя зрелищ кровавых. / «Тихо!» — скомандовал кто-то. Амфитеатр затих. На арену / Выбежал воин свирепый, но — странно — почти без оружья. / Только трезубец сжимал он рукой, а другою держал наготове / Сеть, да, рыбацкую сеть — вот и всё его вооруженье. / Он назывался «рыбак», по-латыни сказать — ретиарий. / Тут же противник его показался — другой гладиатор, / В шлеме, с коротким мечом и щитом, по прозванью мирмиллон, / Что по-латыни, как вы уже догадались, наверно, / Значило «рыбка». Поймает её рыболов-ретиарий / В сети смертельные — или прокусит их рыбка-мирмиллон? / Провозгласил тут глашатай: «Сегодня мирмиллон / Празднует свой день рождения! Бон комплеанно!»
И подхватили все зрители: «Бон комплеанно!» / Рукоплескал амфитеатр — и знать, и плебеи — усердно. / «Сделай подарок себе, — продолжал поздравленье глашатай, / — Выиграй жизнь в день рождения! Танти аугури!» / И повторили все зрители: «Танти аугури!» / Оба противника вскинули руки, приветствуя знать и плебеев, / И, прокричав: «Аве Цезарь!», лицом повернулись друг к другу. / Стал ретиарий-рыбак, трезубцем врага отгоняя, / Невод смертельный стараться набросить, опутав им рыбку. / Зорко мирмиллон следил за трезубцем, готовый мгновенно / Выпад щитом отразить и мечом нанести пораженье.
Мы, замирая, смотрели — то на страшный спектакль, / То на весталку, пытаясь понять, кто из двух ей дороже. / Но оставалось она, словно статуи мрамор, бесстрастной, / Не выдавая себя ни единым движеньем, ни вздохом. / Бой продолжался, и вот уже стал уставать ретиарий. / То он споткнётся, то выронит на пол трезубец. / Неутомим оставался при этом мирмиллон бесстрашный: / Он наступал на врага, всё больше тесня его к краю. / Меч его острый всё чаще грозил ретиарию смертью. / Вот ещё миг — и одержит он главную в жизни победу!.. / Вдруг что-то странное произошло на арене: / Остановился мирмиллон, и руку с мечом опустил он, / Сник головою в блестящем спасительном шлеме… / «Что ты стоишь!» — мы хотели воскликнуть, но в воздухе невод / Тут же мелькнул, ретиарием брошен, и густо опутал / Руки и ноги мирмиллона. Не потеряв ни секунды, / Мощный удар ретиарий обрушил трезубцем / На неподвижное тело спелёнутого. Еле-еле / Щит свой мирмиллон подставить успел, но от силы удара / Рухнул на землю. Не веря от счастья себе, ретиарий / Быстро ногой наступил на шею повергнутой жертвы, / Для рокового удара повыше занёс свой трезубец / И вопросительно голову поднял на амфитеатр. / Многие зрители, с места вскочив, закричали: «Убей же!» / Крик подтверждая опущенным пальцем большим, но другие / Громко кричали: «Помиловать!», палец большой поднимая. / Взглядом обвёл амфитеатр счастливый рыбак-победитель, / Остановившись глазами на нашей весталке. Все смолкли. / Стихли плебеи, патриции, стихли матроны с рабами, / Всадники стихли и воины. Замерли все в ожиданье: / Что она скажет? Помилует в невод попавшую рыбку / Или подарит её ретиарию на растерзанье? / Белая, словно бумага, сидела весталка недвижно. / После минутной заминки она наконец шевельнулась / И, словно нехотя, сделала жест милосердный. / Словно взорвался весь амфитеатр от криков, от свиста, / Рукоплесканий, приветствий… Рыбак-ретиарий тотчас же / Руку мирмиллону дал, подняться ему помогая. / Еле держась на ногах, подошёл к нашей ложе мирмиллон, / Чтоб по традиции поблагодарить за спасенье. / Так тяжело он дышал, так отчаянно сердце стучало — / Видимо, после сраженья, - что голосом плохо владел он. / «Аве весталка! — сказал, задыхаясь, и встал на колено, — / Благодарю за спасённую жизнь!» Улыбнулась весталка / И, почему-то не глядя в лицо гладиатору прямо, / Произнесла: «Это просто на твой день рожденья подарок». / Грудь её бурно вздымалась в таком же дыханье неровном./ Чтобы унять этот трепет, спросила весталка: «Как странно / Ты себя вёл! Ты ведь был в двух шагах от победы! / Что вдруг тебя так заставило сникнуть? Ты что же, поддался?» / Он отвечал: «Мы давно с ретиарием дружим. Мы вместе / В школе сражений учились, не раз выручали друг друга. / Горькая наша судьба гладиатора – выйдя на сцену, / Друга любимого, верного возненавидеть смертельно. / Больше я так не могу. Я решил прекратить эту бойню. / Лучше расстаться с душой, чем насиловать так свою душу». / Мы в восхищении слушали. Нам уже было понятно, / Кто из двоих гладиаторов сердцем весталки владеет. / Тут подоспели рабы и носилки для нашей хозяйки, / И через двадцать минут снова были мы в доме весталок. / «Есть у нас план, - мы сказали несчастной влюблённой. – / Можешь ли ты гладиатора выкупить? Много ли денег / Надо на это?» - «Тут дело не в деньгах. Он сам не захочет./ Он говорит, ему жизнь не нужна, если жить не со мною.Я же … ну, вы же всё знаете». – / «Вот что, весталка. Послушай.Сделай, как мы тебе скажем. / Купи гладиатору волю.Пусть он живёт на свободе и где-нибудь в дальней деревне / Вам приготовит жилище мирное в уединенье. / Пусть только даст он сперва для Антония всё снаряженье, / Чтобы Антоний мог стражником переодеться. / Ты же подстрой, будто ты повстречалась с мужчиною тайно./ Пусть все увидят улики, и станет для всех очевидным / То, что весталки священный обет ты нарушила злостно…» / «Что вы! — она закричала, — меня же казнят неизбежно!» / «Тихо, не перебивай. Нам это и надо подстроить. / Пусть эти дядечки-судьи в базилике Юлия пышной / Приговорят тебя к смерти. Когда ж будут к казни готовить / И по обычаю древнему станут укутывать плотно / С ног до главы в покрывало тебя, тут вы с Крассой местами / Вмиг поменяетесь. Вы с ней и вправду довольно похожи, / Вы одного с нею роста — никто не заметит подмены. / Быстро накинешь ты тогу рабыни, а Красса мгновенно / Даст обернуть покрывалом себя и вести к месту казни». / «Что вы! — она закричала,— её же казнят неизбежно!» / «А вот за это, весталка, ты не беспокойся».
СЦЕНА V
Яма у арки Септимия Севера плотно взята в оцепленье. / Много народу толпится на Форуме, чтобы увидеть / Редкую казнь – за прелюбодеянье весталку / Заживо сводят под землю. Сначала готовят убранство: / В яму спускают запас провианта, отборные яства, / Масла к лампаде, богатые ткани, заморские вина, / Чтоб не обиделась Веста, чтоб видела — жрицу великой богини / К ней отправляют с почётом… И вот показались носилки / С клятвопреступницей, наглухо скрытою под покрывалом. / Площадь затихла. К носилкам приблизился главный священник — / Он по-латыни зовётся понтифик, — и в это мгновенье, / Пользуясь тем, что все взоры прикованы были к носилкам, / Некий солдат, что полдня простоял в оцепленье у ямы, / Перемахнул незаметно чрез низкую ямы ограду / (Что для солдата ограда? Прыжок — и солдата не видно) / И незамеченный в яму скользнул. А великий понтифик / К яме уже подводил обречённую на смерть фигуру. / Стойко молчала она, опускаясь по скорбным ступеням. / Не было слышно ни вздоха, ни плача из-под покрывала. / Даже когда закрывали доской роковою отверстие ямы, / Даже когда по доске застучали комья земли и каменья, / Даже тогда ни словечка фигура не проговорила. / Лишь убедившись, что сильно уже закопали, и сверху / Будет не слышно, что там, под землёй, происходит, / Эта фигура, откинув с лица покрывало устало, / Руку Антония рядом нащупала — и засмеялась. / Оба смеялись от счастья, оба кричали друг другу: / Браво, Антоний! О, браво, браво, отважная Красса! / Мы наконец-то пробрались, мы снова в глубокой яме! / Скоро мы к детям Марии вернёмся и всё им расскажем! / Сколько расспросов, рассказов там будет, сколько веселья! / Да, но что скажет нам наш предводитель? Поможет ли нам наш психолог? / Впрочем, пускай будь, что будет — нам лишь бы отсюда скорее / Выбраться…скоро ли стихнут те стуки? Когда они кончат / Нас засыпать древнеримской землёю тяжёлой усердно? / Стук не стихал. Ожидание делалось всё нестерпимей. / Дети прислушались — стук показался им странно знакомым, / Словно слова неразборчиво сверху неслись, а не комья. / Точно, слова! Вот какие-то даже возможно расслышать: / «Где вы? — кричат, — отзовитесь, ты, Красса, и ты, друг Антоний!» / Ну, и ещё там слова… повторять их, наверно, не стоит. / Быстро поднялись друзья по ступеням, и, жмурясь от света, / Поняли сразу — ура! Мы вернулись, вернулись! / «Это же мы!» - закричали они обступившим их детям Марии. / «Видим, — мрачно ответили им. — Где же вы битый час пропадали?» / «Час? — поразились они. — Да прошла уже чуть не неделя! / В Риме! Мы были в Риме!» — «Да мы и сейчас не в Париже». / «Да-а, я сочувствую вам, мои дети», — сказал им психолог сквозь зубы. / Ну, а руководитель, окинув их взглядом безмолвно, / Голову к небу воздел и воскликнул: «Я в шоке!» / Всё же как счастливы были герои — Антоний и Красса, / Как они были довольны, что вновь оказались с друзьями! / Дружно обнявшись, они засмеялись счастливо / И закричали на весь обезлюдевший Форум: / «Аве дети Марии! Аве дети Марии! Аве дети Марии!»
